Александр и Лев Шаргородские - Министр любви [cборник рассказов]
Заходит бабушка.
— Ари, — говорит бабушка, — сыграй мне что‑нибудь, а я пока приготовлю блинчики.
Он берет скрипку и играет еврейскую мелодию… Замолкают сосны, старухи во дворе перестают болтать, они достают платочки.
— Буся, — кричат они бабушке, — ваш внук разрывает нам сердца…
…Луиджи ди Фраго лифчиками не торговал, он был аристократ, декламировал с лошади Марциалла и обожал скрипку.
Он встретил Ари на невысоком мраморном постаменте, во фраке, с инструментом в руках.
— Мендельсон, — торжественно объявил он, — концерт для скрипки с оркестром.
Ари почему‑то пощупал пустой бумажник.
Ди Фраго откинул голову, подложил платочек, смычок взлетел… Игра ди Фраго напоминала игру нищего на станции Булдури. Ари захотелось кинуть монетку.
Лебеди из пруда разлетелись, рыба ушла на дно, ива заливалась слезами.
— «Хорошо, что я лысый, — думал Ари, — было бы некрасиво, если б у меня встали волосы».
Ди Фраго самозабвенно играл, из пруда начала уходить вода.
Наконец он кончил. Ощущение счастья охватило Ари.
— Браво! — закричал он.
Аристократ кланялся.
— Брависсимо!!
Аристократ уходил за кулисы и снова появлялся.
— Бис! — вопил Ари.
Это он сделал зря. Ди Фраго застыл в задумчивсти, затем откинул голову:
— Бетховен, — объявил он, — второй концерт для скрипки с оркестром.
— «Бис больше не кричать, — сказал себе Ари, — всё, что угодно, но не бис!»
Он дотянул до конца и томно, по — дворянски, выдавил:
— Браво, браво, Ди Фраго!
— Не просите, — почему‑то ответил Ди Фраго, — годы берут свое — антракт.
Ари испугался. Он был уверен, что это конец концерта.
«— Надо ему сказать, зачем я пришел сейчас, — подумал он, — второго отделения не вынесу».
Ди Фраго надел шелковый халат и присел за мраморный столик.
— Вот так, маэстро — каждый день! Ежедневно приходят с просьбами, и я вынужден играть. И все кричат «бис», а я ведь уже не такой молодой.
— Мистер Ди Фраго, — начал Ари.
— Да, да, я знаю, что вы хотите спросить: у нас в роду все играли — дед на фаготе, прадед — валторна, бабушка моя, урожденная Джефферсон — виолончель.
«— Целый симфонический оркестр, — подумал Ари, — «Ди Фраго симфони».
— И всем нам аплодировали великие маэстро, — продолжил аристократ, — бабке, урожденной Джефферсон, хлопал сам Корто.
«— И Корто просил, — подумал Ари».
Ари вновь раскрыл рот, но Ди Фраго опередил его:
— Прошу в буфет. Вы что предпочитаете в антрактах?
Я обычно беру шампанского и несколько трюфелей.
— Водки не найдется? — поинтересовался Ари.
Он хотел хватануть для смелости.
— Что за вопрос? «Смирнофф»? «Финляндия»?
Ари хватанул стакан, рот его раскрылся сам, неведомую смелость почувствовал он, но в этот момент зазвонило.
— Первый звонок, — встрепенулся аристократ, — а я еще не сбегал в туалет. Вы со мной?
— Благодарю вас, в антрактах по туалетам не бегаю.
— Тогда я вас покину на несколько минут.
Ди Фраго вернулся к третьему звонку:
— Поторапливайтесь, не то опоздаете на второе отделение.
Ари безнадежно потащился к креслу. В лучах появился Ди Фраго, он был в новом фраке:
— Моцарт, Второй концерт для скрипки с оркестром.
Ари стало страшно.
— А сюит вы не играете? — с надеждой спросил он.
— Играю, но не с таким блеском, — ответил аристократ.
Смычок циркулировал минут сорок. Ари остался жив.
— Браво, — это скорее относилось к нему самому, — блестяще, блистательно!!!
— Ну, вот видите, — Ди Фраго откинул прядь со лба, — а денег ни у кого не прошу. Играю скромно у себя в парке — и всё! Скажите, почему другие просят? От отсутствия воспитания?
— Не знаю, — Ари пожал плечами, — возможно, от отсутствия денег?..
— Но вот вы же не просите! Не просите, не правда ли?!
Что оставалось Ари?
— Не прошу, — согласился он.
— И поэтому я вам дам, — вскричал аристократ.
— Браво! — вырвалось у Ари, — брависсимо!
Ничего другого из рта его уже не вылетало…
Он вышел и опять поплелся к озеру. В кармане лежал аристократический чек. Он вдруг почувствовал себя нищим со станции Булдури, в шапку которого наконец бросили пару медяков. Чек жег его, он решил вернуть.
Он вернулся к воротам, но из парка доносился менуэт Боккерини — Ди Фраго играл.
Ари бежал.
Он несся в американской ночи, прижимая скрипочку. На всей земле не было у Ари никого, кроме скрипки. Она была его жена, мать и бабушка.
Ари делился только с ней, и скрипка смеялась, но чаще плакала, так печальны были его рассказы.
Скрипка плакала и ласкала.
Она забирала его одиночество, его боль и превращала в гармонию.
— Почему плачет скрипка? — спрашивала бабушка, — наверное потому, что и человек. Ну, блинчики с творогом готовы, в них, правда, есть несколько моих слез, но это твоя вина, мой мальчик.
Он ел блинчики и смотрел через стеклышки веранды — мир был разноцветным.
— У тебя все есть, — говорила бабушка, — ничего не проси, никому не завидуй, никогда не жалуйся.
Никогда ничего он не просил для себя — он просил для гармонии.
Для гармонии чека аристократа не хватало, и он поплелся к Бирштейну. Его успокаивало одно — Бирштейн на скрипке играть не мог — недавно ему отметили девяностолетие, и у него был легкий Паркинсон. Старик сидел, накрытый пледом.
— С какого года болеете Паркинсоном? — поинтересовался он.
— Я?! — испугался Ари, — я здоров! У меня нет Паркинсона.
— Зачем же вы пришли? — удивился старик.
— Сольное выступление.
— Без Паркинсона? — недоумевал Бирштейн.
— К сожалению. Разве с Паркинсоном можно играть?
— Еще как, — ответил старик и ловко сыграл польку — пиццикатто, — вам не кажется, что пиццикатто написаны именно для больных Паркинсоном?
— Никогда не задумывался, — сознался Ари.
— А вы подумайте! Значит, у вас его нет?
Ари развел руками.
— Простите, — сказал Бирштейн, — я помогаю только несчастным с этой болезнью. Я построил клинику в Заире, госпиталь в Куала — Лумпур. Вы не бывали в Куала — Лумпур?
— Не приходилось.
— Всюду мои таблички «Эту клинику построил Бирштейн».
Как появится Паркинсон — заходите.
Бирштейн покатил на кресле. Аудиенция была закончена.
— У меня гастрит, — закричал вдогонку Ари, — запущенный гастрит не может помочь?
— Гастритом занимается Рапопорт, — ответил Бирштейн, — он вас отправит в Шри — Ланку.
— Зачем? — встрепенулся Ари.
— Там у него клиника и табличка: «Эту больницу построил Рапопорт».
— Нет, нет, в Шри — Ланку не поеду, — твердо сказал Ари, — я плохо переношу жару.
Старику Бирштейну вдруг стало жаль Ари.
— Милый, — сказал он, — помогите‑ка мне достать из кармана чековую книжку.
— С какой целью?
— Чтоб вписать туда пять тысяч. Уже довольно долго мне трудно писать сумму прописью.
— Вы решили пожертвовать на концерт? — спросил Ари.
— Как потенциальному больному Паркинсоном, — объяснил Бирштейн.
— Пардон, но у меня его не будет! — твердо возразил Ари.
— Почему? Вы еще такой молодой, — успокоил Бирштейн, — у вас все впереди.
И Ари почувствовал, как у него задрожали руки.
— Ну, что я говорил! — в глазах Бирштейна стояли слезы радости, — только не забудьте повесить это. — Он протянул Ари табличку: «Больница построена на деньги Бирштейна».
— Я — скрипач, — напомнил Ари, — солист.
— Тогда не забудьте мое имя на афише, — попросил Бирштейн.
Ари вернулся к себе, подождал, когда перестанут трястись руки и сделал яичницу. Ему все осточертело. Уже давно, через какие бы окна он не смотрел, мир казался серым. Хотелось все бросить, поехать на северное взморье, сесть под сосну, на дюне и слушать, как поет море. Чтоб было ему лет двадцать, мама играла Шопена и бабушка на деревянной веранде готовила блинчики. Он почувствовал сентябрьское солнце своего детства, сильный запах хвои и шорох песка.
Ари отодвинул яичницу и вышел. Сосед в шортах стриг траву.
— Вы, кажется, ищите деньги на концерт? — спросил он.
— В дыре всегда все всё знают, — раздраженно подумал Ари.
— Допустим, — ответил он.
— Пойдите к Абу — Мусса — посоветовал он — арабский магнат, владелец скважин.
— К владельцу скважин не пойду, — ответил Ари.
— Абу — Мусса особый араб, — продолжал сосед, — это араб, который любит евреев. Особенно евреев — скрипачей.
Ари потянулся к Абу — Муссе. Крыша его дома напоминала купол мечети, из мавританских окон доносилась арабская мелодия.
Слуга — негр принял Ари и попросил подождать — Абу — Мусса молился.
Ари ждал в салоне, под большим портретом Магомета. Все было застлано коврами, на бронзовом столике стоял кальян.
